Игорь пододвинул к огню плоский камень с полосками вяленого мяса и только после этого ответил на вопрос Яна, сидящего напротив в обнимку со своим плазмометом.
— Я дворянин. И я жестоко ошибся. За это надо платить.
— Но ты столько сделал, нам рассказывали. — Ян вздохнул и подбросил в костер сушняка. — А тут — мелкая ошибка…
— Мелкая ошибка? — Игорь искренне засмеялся. — Восемнадцать человек, их жизни — это мелкая ошибка?!
— Ну… это наши жизни, — пожал плечами Ян. — Мы сами ими распорядились.
— И я хотел распорядиться своей, — ответил Игорь.
— Мы бы тебе все равно не дали, — убежденно сказал Ян. И спросил: — Скажи… неужели тебе не было страшно?
— Было, — коротко ответил Игорь. И добавил: — Ложись спать, Ян.
— Ага, — ответил тот, укладываясь прямо у огня. Через минуту он уже и правда спал, а Игорь, прикрыв глаза рукой от пламени, смотрел на десятки костров, горящих вокруг холма россыпью бессонных недобрых глаз.
Он опустил руку и достал из внутреннего кармана куртки блокнот с карандашом. Положил блокнот на колено и задумался. По том взял карандаш и начал быстро писать на сторкадском. Если эта запись попадет в руки вабиска, они не посмеются над нею — едва ли кто-то у них знает язык одного из злейших врагов Земли. А если все-таки какими-то путями блокнот вернется к своим, то чужой язык привлечет внимание…
«Свет, если ты получишь это письмо, значит, меня нет в живых. Глупо и нескладно получилось все у нас с тобой… но, если ты держишь этот листок в руках, значит, я не ошибался, я все-таки тебе нужен.
Жаль, что поздно. А при жизни мы так глупо попрощались, глупо, глупо, глупо…
Хочу сказать, что я не жалею о своем решении. Я не мог иначе, и ты знаешь это, потому что знаешь меня.
Я не о том пишу. Я хочу написать, как я люблю тебя, как верю, что и ты — тоже… но я не знаю, что написать. Я не взял с собой снимок — всякое может случиться, не хочу, чтобы его трогали ИХ пальцы, рассматривали ИХ глаза — но я помню твое лицо так, что никакой снимок не нужен; оно у меня перед глазами, я касаюсь его ладонью, я касаюсь его губами; слышишь — это я шепчу: Свет, Свет, мой Свет, девочка моя… Ты знаешь, что я не верю в древние рай и ад. Но, если там все-таки что-то есть — я подожду тебя. Я буду ждать, сколько понадобится, ты не спеши. В конце концов, даже тысяча лет в аду — не срок, если знать, что потом увидишь тебя. Это ужасно — ждать без надежды на встречу.
Поэтому знай — я надеялся до последнего. Да же сейчас, мертвый — я надеюсь, потому что смерть — слишком ничтожная штука, чтобы убить мою любовь к тебе.
И знай — проживи я тысячу лет, мне все равно никто не был бы нужен, кроме тебя, родная моя. Я бы ни с кем не связал свою судьбу, кроме тебя, кроме тебя, Свет, радость моя, жизнь моя, свет мой…
Я тебя люблю.
Я тебя целую.
Я тебя помню.
Всегда, всегда, всегда.
Прости.
Твой навечно — Игорь.»
Он закрыл блокнот и тщательно убрал под разгрузку, в карман, подшитый к внутренней стороне.
Вот и все, что он мог сделать.
Пить очень хотелось. Что самое мерзкое — даже во сне, хотя этого и не могло быть. Игорь подозревал, что это шуточки яшгайанов.
Но уж если ему было так тяжело, то каково остальным?! Вот и сейчас, проснувшись, он с жалостью смотрел на лица спящих мальчишек. У всех были запекшиеся губы и черные тени под глазами, грязные разводы на щеках от пота и пыли. Руки — в пятнах, в царапинах — во сне сжимали оружие.
Жаль было будить Женьку Рубана. Игорь осторожно подобрался к нему и отключил будильник в комбрасе — Женька не проснулся, даже не пошевелился, только облизнул губы. Игорь выпрямился и бесшумным шагом отправился проверять посты…
…Ян, лежа на своём месте, наклонял рукой ветви куста и слизывал с них росу. Лицо у мальчишки было измученным и погудевшим; увидев Игоря, он страшно смутился, резко оттолкнул ветку и изо всех сил сделал вид, что нагибал куст, чтобы получше видеть, что происходит внизу.
— Не так, — тихо сказал Игорь, доставая кусок термопленки и сворачивая его фунтиком. Зажав нижний конец, он методично обтряс в этот фунтик ветви кустов — пришлось этим заниматься минут десять, но в результате набралось примерно поллитра — Фляжку давай, — приказал Игорь молчавшему все это время Яну. Тот захлопал глазами, но протянул фляжку, сдернув с нее крышку. Игорь, героически не глядя на воду в фунтике, вставил его кончик во фляжку и отпустил, посвистывая — чтобы не слышать журчания воды. — Держи.
Ян недоверчиво поболтал фляжкой, посмотрел на Игоря… и разревелся. Отвернулся и пробормотал:
— Я думал… думал, ты будешь смеяться…
— Какой тут смех, если пить хочется, — Игорь хлопнул Яна по плечу. — А плакать не надо, и так организм обезвожен. Лучше попей.
Ян еще раз поболтал фляжкой, несколько раз сглотнул и сказал:
— Знаешь, что?.. Ты лучше Мило отнеси это, ему больше остальных хочется…
…Мило послал Игоря с фляжкой к Марианну, тот — обратно, и братья услали его к Пейви. Там фляжка пропутешествовала по всем четверым братьям Ориккайненнам и от Рютти перескочила к братьям Колобовым. После этого Игорь опомнился и, весело ругаясь, подошел с фляжкой к проснувшемуся «Рубаке». Всем даже меньше стало хотеться пить. С кустов натрясли еще поллитра и дружно разделили воду на всех. Получилось примерно по глотку на брата; эту воду проглатывали залпом…
— На росе мы долго не протянем, — подвел итог Борька Колобов, отбрасывая со лба свои длинные волосы, превратившиеся в грязные сосульки. — Может попробуем вырыть колодец какой-никакой?